Я В МАРСПОРТЕ БЕЗ ХИЛЬДЫ

Начать с того, что все это получилось само собой, как во сне. Мне не нужно было ничего устраивать. Не нужно было ни во что вмешиваться. Я только наблюдал как обстоятельства складывались ... Может быть именно тогда я должен был впервые почувствовать близость катастрофы.

Все началось с обычного моего месячного перерыва между заданиями. Месяц работы и месяц отдыха, удобный и справедливый порядок, установ­ленный в Галактической Службе. Я, как всегда, прибыл в Марспорт для трехдневной остановки перед коротким перелетом на Землю.

Обычно Хильда, храни ее Господь, самая ласковая жена, какую ког­да-либо имел мужчина, ждала меня здесь и мы приятно и степенно проводи­ли это время - милая маленькая интерлюдия для двоих. Единственное неудобство во всем этом только то, что Марспорт самая буйная точка в Системе и милая маленькая интерлюдия это не совсем то, что здесь уместно. Только разве можно объяснить это Хильде?

Так вот на этот  раз, моя теща, храни  ее Господь (для разнообразия), заболела ровно за два дня до моего прибытия в Марспорт и в ночь перед приземлением я получил космограмму от Хильды, в которой говорилось, что она останется на Земле с матерью и в этот единственный раз не встретит меня.

В ответ я  'графировал мои нежные сожаления и отчаянную тревогу относительно ее матери и вот, когда я приземлился, я был...

Я был в Марспорте без Хильды !

Как вы понимаете, это еще было ничто, как рама у картины, косточки у женщины. Дело было теперь за линиями и красками на холсте, за кожей и плотью на косточках.

Поэтому я позвонил Флоре (героиня кое-каких редких эпизодов прошло­го), воспользовавшись для этого видеокабиной... Плевать на расходы, полный вперед.

Я давал себе десять шансов против одного за то, что ее не окажется дома, что она будет занята и ее видеофон отключен, что она умерла, на­конец.

Но она оказалась дома, видеофон ее был подключен и, Великая Га­лактика, была она похожа на что угодно, только не на покойницу.

Она выглядела лучше, чем когда бы то ни было. Не может возраст иссушить, как кто-то сказал однажды, привычка стушевать не может ее бесконечное разнообразие.

Обрадовалась ли она увидев меня? Она взвизгнула, - Макс! Сколько лет!

- Много, Флора, но, как видишь, это я, если ты свободна. Угадай почему! Я в Марспорте без Хильды.

Она опять завизжала, - Какая прелесть! Тогда приезжай.

Я слегка вылупил глаза. Это было уж слишком. - Ты хочешь сказать, что ты свободна? - Должен вам пояснить, что Флора никогда не бывала свободна, если с ней не договориться задолго вперед. Да, вот такая это была красотка.

Она сказала, - А, есть тут у меня одно неважное мероприятьице, но я это улажу. Ты приезжай.

- Еду, - сказал я, счастливый.

Флора была такой девушкой... Скажу я вам хотя бы, что квартиру свою она держала под марсианским полем тяготения, 0.4 нормального земного. Приборчик, освобождавший ее от Марспортского псевдогравиполя, был, ко­нечно, дорог, но если вы когда-нибудь обнимали девушку при 0.4g, вам нечего объяснять. Если нет, объяснения не помогут. К тому же мне вас жаль.

Седьмое небо - это именно об этом.

Я дал отбой и только перспектива увидеть все это во плоти могла заставить меня с такой готовностью отключить изображение. Я вышел из кабины.

И в этот момент, в это самое мгновение, именно в эту мельчайшую частицу времени меня тронуло первое дуновение катастрофы.

В качестве первого дуновения выступала лысина этого паршивого Рога Кринтона из Марсианского управления, мерцавшая над полным черепом блед­но-голубых глаз, бледно-желтого лица и бледно-коричневых усов. Я не трудился брякаться на все четыре и биться лбом об землю, ибо с той минуты, как я сошел с корабля, я в отпуске.

Поэтому с обычной только вежливостью я сказал, - Что вам угодно и я спешу. У меня свидание.

Он сказал, - У тебя свидание со мной. Я ждал тебя у стойки прибытия.

Я сказал, - Я вас не видел...

Он сказал, - Ты ничего не видел.

В этом он был прав. Ведь, подумать только, если он торчал около стойки прибытия, то с тех пор должен был бы вращаться, так как я про­несся мимо нее как комета Галлея по касательной к солнечной короне.

Я сказал, - Ну хорошо. Что вам угодно?

- У меня есть для тебя работенка.

Я рассмеялся, - Я в месячном отпуске, дружище.

Он сказал, - Высшая чрезвычайная готовность, дружище.

Что означало - никаких отпусков и точка. Это у меня никак не укладывалось. Я сказал, - Да вы что, Рог. Имейте совесть. У меня тут своя чрезвычайная готовность.

- Забудь об этом.

- Рог, - завопил я, - неужели вы не можете взять кого-нибудь другого? Любого другого?

- Ты единственный на Марсе агент класса А.

- Тогда пошлите на Землю. Они там в Центре этих агентов пачками складывают, как микросхемы.

- Все должно быть сделано до 11 вечера. Что вообще случилось? Трех часов у тебя нет?

Я схватился за голову. Парень просто не в курсе. Я сказал, - Разре­шите мне, пожалуйста, позвонить.

Я шагнул обратно в кабину и, свирепо взглянув на него, сказал,  - Личное!

Флора опять засияла на экране как мираж на астероиде. Она сказала, -Что-нибудь не так, Макс? Только не говори мне, что что-то не так. Я отменила другое приглашение.

Я сказал, - Флора, деточка, я буду. Я буду. Но кое-что случилось.

Обиженным тоном она задала естественный вопрос  и я ответил, - Нет, не другая девушка. В одном городе с тобой не может быть других девушек. Возможно, существа женского пола. Но не девушки. Детка! Милочка! - (Дикое желание охватило меня, но не подобает же взрослому мужчине обнимать видеоэкран) - Это работа. Ты только подожди. Это недолго.

Она сказала, - Хорошо, - но сказала это таким тоном, как если бы это было как раз настолько нехорошо, чтобы меня пробрала дрожь.

Я вышел из кабины и сказал, - Хорошо, Рог, какую еще кашу вы тут для меня заварили?

Мы прошли в космопортовский бар и заняли отдельную кабину. Он сказал, - Гигант Антареса прибывает с Сириуса ровно через полчаса, в 8 вечера по местному времени.

- О'кей.

- Сойдут с него, среди прочих, три человека, которые будут ждать Пожиратель Пространства, приходящий с Земли в 11 вечера и через некото­рое время уходящий на Капеллу. Когда эти трое сядут на Пожиратель Пространства, они окажутся за пределами нашей юрисдикции.

- Так.

- Итак, между 8.00 и 11.00 они будут находиться в специальном зале ожидания и ты будешь с ними. Я дам тебе их трехмерные изображения, так что ты узнаешь их и определишь кто есть кто. За время от 8.00 до 11.00 ты должен выяснить кто из этих троих везет контрабанду.

- Какую контрабанду?

- Самую опасную. Обращенный космолин.

- Обращенный  космолин?

Он меня ошарашил. Я знал, что такое космолин. Если вам случалось бывать в космических полетах, вы тоже знаете. И уж если вы никогда не покидали Землю, то голые факты таковы, что в первом космическом рейсе космолин нужен каждому, почти всем он нужен для первой дюжины рейсов, многим он нужен в каждом рейсе. Без него бывают головокружения, вызванные иллюзией свободного падения; доводящие до истерики ощущения ужаса, перемежающиеся психозы. С ним - нет ничего подобного, никого ничто не волнует. Он не вызывает привыкания, не дает вредных побочных эффектов. Космолин идеален, необходим, незаменим. Если сомневаетесь - примите космолин.

Рог сказал, - Именно так, обращенный космолин. Очень простой химической реакцией, которую можно провести в любом подвале, он преоб­разуется в наркотик, который дает вам одну колоссальную встряску и с первого же раза становится вашей постоянной голубой мечтой. Он идет на­равне с самыми опасными из известных нам алкалоидов.

- И мы только что узнали об этом?

- Нет. Службе это давным давно известно, а остальных мы держали в неведении тем, что каждый раз подавляли его открытие на корню. Только на этот раз открытие зашло слишком далеко.

- Каким же образом?

- Один из тех, кто делает пересадку в нашем космопорту, везет при себе немного обращенного космолина. Химики в системе Капеллана, которая не входит в Федерацию, исследуют его и организуют массовое произ­водство. После этого, либо бороться с самой страшной угрозой наркотиков, какую когда либо мы видели, либо уничтожить проблему уничтожением ее источника.

- То есть космолина.

- Именно. И если мы уничтожим космолин, мы уничтожим космические полеты.

Я решил вернуться к сути дела. - У кого же он из этих троих?

Рог мерзко улыбнулся, - Если бы мы знали, зачем бы ты нам был нужен? Ты и должен выяснить - у кого из троих.

- Так вы меня прихватили ради какого-то паршивого обыска.

- Если тронешь не того, рискуешь потерять прическу вместе с головой. Каждый из этой тройки большой человек на своей планете. Один из них Эд­вард Харпонастер, другой Жоакин Липски и третий Андиамо Ферручи. Ясно?

Он был прав. О каждом из этих людей я слышал. Возможно, вы тоже, и как вы понимаете, никого из них нельзя было трогать, не будучи абсолютно уверенным заранее. Я сказал, - Неужели кто-то из них станет впутываться в такую грязную сделку, как...

- Здесь пахнет триллионами, - сказал Рог, - и значит любой из троих станет. И один из них впутался. Джек Хок докопался до этого прежде, чем его убили...

- Джек Хок убит? - На мгновение я забыл об угрозе всегалактической наркомании. На мгновение я почти забыл о Флоре.

- Да, и организовал убийство один из этих парней. Вот ты и узнаешь который. Ты указываешь виновного до 11.00 и следует продвижение по службе, повышение жалованья, расплата за беднягу Джека Хока и спасение Галактики. Указываешь на невиновного и межзвездная обстановка стано­вится угрожающей, а тебя вышвыривают с работы и вносят во все черные списки отсюда до Антареса и обратно.

Я сказал, - Предположим, я никого не укажу?

- Что касается Службы, то это все равно, что указать невиновного.

- Я должен указать кого угодно, но только виновного, или мне вручат мою собственную голову.

- Мелко порезанную. Ты начинаешь меня понимать, Макс.

Будучи всю жизнь противным типом, Рог Кринтон никогда не выглядел отвратительнее. Единственное, что меня утешало, пока я на него пялился, так это сознание того, что он тоже женат и что он живет со своей женой в Марспорте круглый год. И уж он этого заслуживает. Может быть я слишком жесток к нему, но он заслуживает  этого.

Как только Рог скрылся из виду я быстренько набрал Флору.

Она сказала, - Ну?

Я сказал, - Детка, милочка, видишь ли, это кое-что, о чем я не могу сказать, но обязательно должен сделать, понимаешь? Ты чуть-чуть подож­ди, ладно? Я с этим справлюсь, даже если мне придется проплыть Великий Канал до полярных льдов в одних трусиках. Если придется Фобос выцарапать с неба. Если придется разрезать себя на кусочки и отправить самому себе посылкой.

- Ну ты даешь, - сказала она, - если бы я сообразила, что мне придется ждать...

Я поморщился. Она просто не из тех, кого может тронуть поэзия. В сущности, она была простым созданием, привыкшим действовать... Да и в конце концов, отзывчивость к поэзии не была самым необходимым качеством, если я собирался благодаря низкой гравитации парить с Флорой в море жасминового благоуханья.

Я поспешно сказал, - Ты только подожди, Флора. Я мигом. Я тебе это возмещу.

Конечно, я был расстроен, но пока что не беспокоился. Рог едва успел меня оставить, как я уже придумал безошибочный способ распознать преступника.

Это будет несложно. Надо было бы вернуть Рога и все ему рассказать, но ведь в желании иметь масло на хлебе и солнце на небе нет ничего противозаконного. Потрачу я на это пять минут и потом удеру к Флоре, с небольшим опозданием, может быть, но с продвижением, повышением и слюнявым поцелуем от Службы на каждой щеке.

Дело вот в чем. Крупные промышленники не часто летают через космос, они пользуются трансвидеосвязью. Когда же они все-таки собираются на какую-нибудь сверхважную межзвездную конференцию как, видимо, эти трое, то принимают космолин. Во-первых, у них за плечами не так много полетов, чтобы рисковать обходиться без него. И во-вторых, летать под космолином это дорого, а промышленники обычно предпочитают все, что по­дороже. Их психология мне известна.

Так вот, все это справедливо для двух из них. Тот же, который везет контрабанду, не мог рисковать, принимая космолин - даже чтобы избежать космической болезни. Под действием космолина ему ничего не стоило выбросить наркотик; или отдать его; или проболтаться о нем, неся тарабарщину. Он должен сохранять контроль над собой.

Вот как все это было просто. Так что мне оставалось ждать.

 Гигант Антареса прибыл вовремя, я ждал и мускулы моих ног сводило от нетерпения сорваться с места как только я схвачу за шиворот эту смертоносную тварь, везущую отраву, и пожелаю доброго пути двум выдаю­щимся капитанам индустрии.

Первым появился Липски. У него были толстые ярко-красные губы, ок­руглый подбородок, очень темные брови и седеющие волосы. Он едва взглянул на меня и сел. Ничего. Он был под космолином.

Я сказал, - Добрый вечер, сэр.

Он сказал отрешенно, - Сэрреализмерить силу духов и мыл чашку кофея леса вырубить челом.

Это был космолин в чистом виде. Шарики в человеческой голове в режи­ме свободного вращения. Каждый слог вызывает следующий за ним в соответствии с вольной ассоциацией.

Следующим вошел Андиамо Ферручи. Черные усы, длинные и вощеные, тронутое оспой лицо оливкового цвета. Он уселся в другое кресло, напротив нас.

Я сказал, - Как полет?

Он сказал, - Лед и пламень гасим сим откройся в тряпкапкан для крыс.

Липски сказал, - Рыскали по лестниц упал рыцарь-пушку рыло.

Я ухмыльнулся. Значит, Харпонастер. Мой игольный пистолет ловко и незаметно устроился в ладони и магнитное кольцо было наготове, чтобы схватить преступника.

И вот Харпонастер вошел. Он был худощав, жилист, почти совсем лыс и выглядел несколько моложе, чем на своей трехмерной карточке. И он был накосмолинен под завязку.

Я сказал, - Черт возьми!

Харпонастер сказал, - Мимолетный стаж начал отходить судный деньги не пахнут.

Ферручи сказал, - Нутрий шкуру спас бы при аварии крылья славы гордостаточно осел упрям.

Липски сказал, - Прямой демпинг понг шар.

Я переводил ошалелый взгляд с одного из них на другого по мере того, как они выдавали эту бессмыслицу все более и более короткими очередями и затем умолкли.

Разумеется, я понял что к чему. Один из них притворялся. Он все обдумал заранее и отлично понимал, что обходясь без космолина рискует выдать себя. Возможно, он подкупил служащего, чтобы инъекцию ему сдела­ли физиологическим раствором или уклонился от нее как-то иначе.

Определенно один из них притворялся. Имитировать это нетрудно. Комики в субэфирной сети регулярно выступали с космолиновыми пародиями. Этих  и вы слышали.

Я не отрываясь смотрел на них и мозг мой впервые кольнула мысль: Что если ты не укажешь того человека.

Было 8.30 и следовало побеспокоиться о моей работе, моей репутации, моей голове, положение которой на шее становилось все более шатким. Я отложил все это на потом и думал о Флоре. Она не собиралась ждать меня вечно. Собственно говоря, вполне возможно, что она не будет ждать и получаса.

Я задумался. Сможет ли имитатор придерживаться свободной ассоциации, если его слегка подтолкнуть в опасную зону?

Я сказал, - Начало отпуска хороший повод для веселья, - произнеся букву “с” в последнем слове длиннее и звонче обычного так, чтобы получилось “вез зелье”.

Липски сказал, - Зелен змейкой вьется гнездоверить душу спасти.

Ферручи сказал, - Стиран и стрижен щи на плитесно вокруг лихогоря чиста Каннацело делицевалидол гостях.

Харпонастер сказал, - Стяги ветер комья снега распространились возбуждение и чувствительночью шлялись.

Липски сказал, - Шлялись и шваль.

Ферручи сказал, - Швальяжна.

Харпонастер сказал, - Я ж налево.

Бормотнув еще пару раз, они иссякли.

Я сделал еще попытку, не забывая об осторожности. Они потом вспомнят все, что я говорил и что я говорю должно быть безобидным. Я сказал, - Это чертовски удобная космолиния.

Ферручи сказал, - Линяют собаки топли бревна без корысти ради...

Я перебил, глядя на Харпонастера, - Чертовски удобная космолиния.

- Линия ствола берез белая воробость виноватный костюм из кож.

Я опять перебил, уставившись на Липского, - Хорошая космолиния.

- Линованный листик тактика окружения босса новая звездание на песке.

Кто-то другой сказал, - Скелет в шкафуты дюймовочках смотри.

- Тризна в обед.

- Бедный люд.

- Людно.

- Новости.

- Стих.

Я попробовал еще несколько раз, но ничего не добился. Имитатор, кто бы он ни был, либо специально тренировался, либо был от природы одарен способностью к речи в вольной ассоциации. Он как бы отключал свой мозг, позволяя словам выскакивать как им заблагорассудится. И наверное его вдохновляло то, что он знал точно, что меня интересует. Если этого не выдало “зелье”, то уж трижды повторенная “космолиния” должна была. С двумя другими я был в безопасности, но этот  запомнит.

...И он надо мной потешался. У всех троих проскакивали слова, которые могли бы указывать на подсознательное чувство вины (“душу спасти”, “белая воробость виноватный”, “пушку рыло” и тому подобное). Двое гово­рили такие вещи неосознанно, наобум. Третьего это забавляло.

Так как же я вычислил этого третьего? От ненависти к нему меня трясло как в лихорадке и пальцы сами сжимались в кулаки. Этот мерзавец подрывает Галактику. Более того, он убил моего коллегу и друга. Еще бо­лее того, из-за него я до сих пор не у Флоры.

Я мог бы подойти к каждому из них по очереди и приняться за обыск.

Те двое, которые действительно под космолином, и пальцем не шевельнут, чтобы остановить меня. Они не могут испытывать ни волнения, ни страха, ни тревоги, ни ненависти, ни гнева, ни стремления к самозащите. И как только кто-нибудь окажет малейшие признаки сопротивления, я и заполучу своего человека.

Но те, которые не при чем, потом вспомнят. Вспомнят, что их обыскали, пока они были под космолином.

Я вздохнул. Если я двинусь этим путем, то, разумеется, поймаю преступника, но впоследствии стану самым похожим на рубленую печенку сыном человечества за все время его существования. Будет чистка в Службе, вонища на всю Галактику и среди всей этой суматохи и нераз­берихи секрет обращенного космолина так или иначе просочится наружу, так что какого черта...

Конечно, тот, который мне нужен, может оказаться первым, кого я трону. Один шанс из трех. Я выбираю одного,  и только Господь  может быть един в трех лицах. Тьфу ты, что-то их запустило пока я бормотал про себя и космолин зараза жиголо, ну поехали...

В отчаянии я уставился на часы и взгляд мой сфокусировался на 9.15. Куда к дьяволу бежит это время?!

О ужас, о боже, о Флора!

У меня не было выбора. Я прошел к кабине, чтобы еще раз быстренько позвонить Флоре. Очень быстро, вы ж понимаете, только чтобы поддержать огонек - предполагая, что он еще не погас.

Я твердил про себя: она не ответит.

Я старался подготовить себя к этому. Есть же другие девушки, есть же другие...

Напрасно, других девушек не было.

Если бы Хильда была в Марспорте, мне, прежде всего, и в голову бы не пришли никакие мысли о Флоре и тогда бы все это не имело никакого зна­чения. Но я был в Марспорте без Хильды и у меня было назначено свидание с Флорой.

Зуммер пищал и пищал и у меня не хватало духа дать отбой.

Ответ! Ответ!

Она ответила. Она сказала, - Это ты!

- Конечно, дорогая, кто же это еще мог быть?

- Очень многие. Кто-нибудь, кто бы пришел.

- Милая, у меня тут все то же маленькое дельце.

- Какое дельце? Для кому пластоны?

Я не поправил ее грамматику только потому, что был слишком озадачен этим уколом насчет пластонов. Потом я вспомнил. Однажды я сказал ей, что торгую пластоном. Это было в тот раз, когда я принес ей сорочку из пластона, оказавшуюся премиленькой.

Я сказал, - Послушай. Дай мне еще полчасика...

Глаза ее наполнились слезами. - Я сижу здесь совсем одна.

- Я возмещу тебе это. - Можете себе представить степень моего растущего отчаяния, если мысли мои все более определенно вертелись вокруг ювелирных изделий, несмотря на порядочную пробоину в банковском счете, которая под проницательным взором Хильды будет зиять как туман­ность Конская Голова поперек Млечного пути. Но тогда я был в отчаянии.

Она сказала, - У меня было отличное свидание и я его расстроила.

Я запротестовал, - Ты же сказала “неважное мероприятьице”.

Это было ошибкой. Я понял это, едва договорив.

Она завопила, - Неважное мероприятьице! (Именно это она и сказала. Именно это она и сказала. Но если правда на вашей стороне, то в споре с женщиной это лишь ухудшает дело. Как же это я забыл!?) - Ты говоришь о мужчине, который обещал мне имение на Земле...

И она трещала и трещала об этом имении на Земле. Не было в Марспорте ни одной девчонки, которая бы всячески не исхитрялась, чтобы заполучить имение на Земле и можно сосчитать на шестом пальце любой руки тех, кому это удалось.

Я пытался остановить ее. Какой там!

Наконец, она сказала, - И вот теперь я здесь совсем одна, ни с кем, - и отбила соединение.

Да, она была права. Я чувствовал себя последним негодяем во всей Галактике.

Я направился обратно в гостиную. Швейцар у двери почтительно пропустил меня внутрь. Я рассматривал этих трех воротил и размышлял о том, в какой последовательности медленно задушил бы каждого из них, если бы только мог получить соответствующие указания. Первым, наверное, Харпонастера. Его тонкая жилистая шея как бы специально была создана, чтобы ловко обхватить ее ладонями, а острый выступ адамова яблока выглядел отличной точкой опоры для больших пальцев.

Это едва заметно ободрило меня. Ровно настолько, чтобы из одного только жгучего нетерпения я пробормотал, - Ну парень! - хотя нетерпение мое относилось никак не к парню.

Это их тут же запустило. Ферручи сказал, - Парен репапай ей богугодна видубина ветер ни пенни...

Харпонастер со своей тощей шеей добавил, - Ни женашего порогатый скотел.

Липски сказал, - Телка каолиновая мода желез.

- Лес густой сторонитки промок.

- Моктет а тет.

- Тетерев.

- Ревнив.

- Нива.

- Ваш.

- Аж.

И больше ничего.

Они смотрели на меня. Я смотрел на них. У них отсутствовали эмоции (у двоих), у меня отсутствовали идеи. А время шло.

Еще несколько минут я смотрел на них и думал о Флоре. Мне пришло в голову, что все, что я мог, я уже потерял и теперь с таким же успехом можно поговорить и о ней.

Я сказал, - Джентльмены, в этом городке есть девушка, чье имя я не назову из опасения скомпрометировать ее. Позвольте мне ее вам описать, джентльмены.

И я постарался. Можете мне поверить, последние два часа до такой степени обнажили силовые линии моего темперамента, что описание Флоры приняло форму своеобразной поэзии, бьющей из некоего источника мужской силы в артезианских глубинах моего подсознания.

И они сидели оцепенев, как будто действительно слушали, и, кажется, ни разу не перебили. Людям под космолином присуща своего рода вежли­вость. Они не откроют рот, пока говорит кто-то другой. Поэтому они и делают это по очереди.

С искренней печалью в голосе я продолжал до тех пор, пока диктор взволнованным голосом не объявил прибытие Пожирателя Пространства.

Ну вот и все. - Встали, джентльмены, - сказал я громко.

- Только не ты, убийца, - и не успел Ферручи ахнуть, как мое магнит­ное кольцо очутилось у него на запястье.

Ферручи боролся как дьявол. Он не был обезволен космолином. Обращенный космолин оказался в пластиковых пакетиках телесного цвета, облегающих внутренние поверхности его бедер. Разглядеть их было невоз­можно. Можно было только нащупать, и даже после этого понадобился нож, чтобы убедиться окончательно.

Потом Рог Кринтон, улыбающийся и полоумный от облегчения, вцепился мертвой хваткой в мой лацкан. - Как тебе это удалось? Что его выдало?

Я сказал, стараясь держаться небрежно, - Один из них имитировал космолиновое опьянение. Я был уверен в этом, так что я рассказал им, ­(тут я вспомнил об осторожности - детали его не касаются, вы ж пони­маете) - ... ээ, о девушке, ну вот, и двое из них никак не реагировали, значит были под космолином. Ферручи же задышал чаще и на лбу у него выступили бисеринки пота. Я довольно наглядно все это изобразил и он отреагировал, так что он и не был под космолином. Может быть теперь вы меня отпустите?

Он отпустил и я чуть не грохнулся на спину.

Я собрался было стартовать. Ноги мои готовы были сами по себе сорваться с места - но тут я обернулся.

- Эй, Рог, - сказал я, - не могли бы вы выписать мне чек на тысячу кредиток без внесения в отчетность - за службу, сослуженную Службе?

Тогда то я и понял, что он ополоумел от облегчения и очень скоротечного прилива благодарности, ибо он сказал, - Конечно, Макс, конечно. Десять тысяч, если хочешь.

- Хочу, - сказал я, в свою очередь вцепившись в него. - Хочу. Хочу. Он заполнил чек на десять тысяч кредиток на официальном бланке Службы, идущем наравне с наличными повсюду в половине Галактики. И он в самом деле улыбался, когда отдавал мне чек и, можете быть уверены, я тоже улыбался, получая его.

Как он  собирался за него отчитываться, его дело, главное, что я не должен был отчитываться за него перед Хильдой.

Я стоял в кабине, самый последний раз, вызывая Флору. Я не стал рисковать, пуская события на самотек на то время, пока я добираюсь до ее дома. Лишних полчаса как раз могло бы хватить ей, чтобы подцепить кого-нибудь другого, если она еще этого не сделала.

Пусть она ответит. Пусть она ответит. Пусть она... Она ответила, но была она в вечернем туалете. Она уходила и, очевидно, еще через две минуты я бы ее уже не застал.

- Я ухожу, - объявила она. - Некоторые мужчины умеют вести себя при­лично. И вовпредь я не желаю вас видеть. Не желаю, чтобы вы мне на глаза попадались. Вы сделаете мне огромное одолжение, мистер Ктобывынибыли, если уберете пальцы с моего вызывного кода и никогда не будете пачкать его ва...

Я ничего не говорил. Я просто стоял, затаив дыхание, и держал чек повыше, так, чтобы она могла его видеть. Просто стоял. Просто держал. Конечно же, при слове “пачкать” она приблизилась, чтобы рассмотреть его получше. Она была не очень образованной, эта девушка, но “десять тысяч кредиток” могла прочесть быстрее любого выпускника колледжа в Солнечной Системе.

Она сказала, - Макс! Это мне?

- Все тебе, крошка, - сказал я, - я же говорил, что у меня есть маленькое дельце. Хотелось сделать тебе сюрприз.

- О, Макс, как это мило с твоей стороны. Я ведь совсем не обиделась. Я пошутила. Сейчас же приезжай ко мне. - Она сняла пальто.

- А как же твое свидание? - сказал я.

- Я же сказала, что пошутила, - сказала она.

- Еду, - промямлил я.

- Сейчас же и со всеми этими кредитками до одной, - сказала она шаловливо.

- Со всеми до одной, - сказал я.

Я дал отбой, вышел из кабины, и теперь, наконец, мог спокойно, ...спокойно... Я услышал, что меня зовут. - Макс! Макс! - Кто-то бежал ко мне.

- Рог Кринтон сказал мне, что ты здесь. Мама уже поправилась, так что я добыла спецпропуск на Пожиратель Пространства  и что там насчет десяти тысяч кредиток?

Я не обернулся. Я сказал, - Здравствуй, Хильда. Затем я повернулся и сделал самое трудное, что мне когда-либо удавалось за всю мою бестолковую жизнь космического перекати-поля.

Я сумел улыбнуться.